— Чаво вы тут фулюганичаити? Чичас милицию позову, шляются тут ряженые всякие на ночь глядя! — пожилая санитарка в замызганном рабочем халате и в подобии тюрбана из вафельного полотенца на голове стояла в дверях со шваброй наперевес и так дышала свежим перегаром, что даже стоящие чуть в стороне остальные члены экспедиции скривили лица.

— Из ржаного хлеба брага, небось сахар и хлеб у детей крадут, сволочи, — негромко, но отчётливо проговорила Ведява, повертев носом.

— Откуда такие познания? — поинтересовался стоящий рядом лётчик, обмахивающийся раструбом промасленной краги.

— Поработай с мужиками с моё, у меня нюх гораздее, чем у любой собаки. Стоит одному мокрогорлому в поле выпить, так я на соседнем гектаре учую, что и сколько. Так-то я и сама не против, но только после работы и чтобы стол был накрыт, а эта старая жаба земляная подмышкой небось занюхивает, Красной Москвой не хуже браги несёт. Подойдёмте поближе, как бы чего не вышло.

— Не думаю, что Гошнаг себя обиду даст.

— О ней я как раз меньше всего переживаю, — Ведява буквально переставила Виктора Аполлинарьевича в сторонку.

— Бабуля, позовите заведующую, пожалуйста! — вежливо попросил Хакурате и полез в портфель за листом бумаги для расписки.

— Кобылья трещина тебе бабуля! Прикатился хер с горы, заведующую ему вынь да положь!

— Вы знаете хоть, с кем разговариваете? Между прочим, я...

— Зря стараетесь, Шахан Умарович, надо быть ближе к народу и к его чаяниям. Просящему у тебя — дай.

Гошка ловно поднырнула под рукоятку швабры и резко выпрямилась, выставив вверх плечо. Оставшиеся у санитарки зубы клацнули, пасть захлопнулась, и она, закатив глаза, стала молча валиться вперёд. Талько вывернулась из-под массивной туши, успела выдернуть швабру из ослабленных рук санитарки, и та рухнула прямо на зазевавшегося Хакурате, повалив его на пол вместе с портфелем, как большую усатую кеглю.

— Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Пока всё канонично, только помогите мне эту лошадь от товарища председателя отлепить, мало ли кто увидит и сделает неправильные выводы.

— Откуда такие познания в Священном Писании? Нагорная проповедь, евангелие от Луки как-то не вяжутся с твоими социальными идеалами. Блаженны кроткие ведь, ибо они наследует землю? — Виктор вместе с Тамарой привалил всё ещё неочухашуюся грымзу к стене.

Изо рта нянечки обильно текла кровь, видимо, та откусила себе кончик языка. Гошнаг оглянулась на Хакурате, которого Ведява отряхивала, подняв с пола на ноги.

— Да что за день-то такой сегодня? Теперь этот весь вымазался, только в крови. Снимайте быстро гимнастёрку, дядя Шахан, дети увидят и все казённые матрасы обсикают со страха. Василий, принеси быстро из повозки кафтан, товарищу областному большевистскому вампиру переодеться надо, а я пока число кротких приращу.

Гошка размотала тюрбан из вафельного полотенца, достала из рукава штык, распорола ткань на две части. Одну протянула Хакурате, а вторую засунула в рот бабке, начавшей подавать признаки жизни. Далее пришло время завоёванного в бою трофея. Талько пропустила рукоятку швабры насквозь через рукава халата нянечки и начала трепать той уши, пока не открылись мутные глаза.

— Сиди на жопе ровно и тихо, иначе я вернусь снова. Кивни, если поняла. Молодец. Ключи от комнат где? Чего мычишь? А, извини. В кармане? Я сама достану, не телепайся. Тут только два. От муму и от мумуму? Главный вход и со двора? Спасибо, разговорчивая. Василий, запри дверь и оставайся здесь, будешь спины наши прикрывать. Как-как, сядь и посрак, ты же в камере устав караульной службы изучал. Полезет кто — стреляй сначала в воздух, потом в злодеев. Ведява и Виктор со мной, Тамара помогает дяде Шахану оттереться и переодеться. Интересно, вода здесь есть, а то они до утра так и будут насухую жмыхаться.

Ведява вытянула одну руку ладонью вперёд, сделала полный оборот и указала на дверь за длинной доской с крючками, на которых висела нехитрая детская одежонка. Гошнаг толкнула дверь и щёлкнула носиком выключателя. Перед ней открылся ряд из шести настенных рукомойников с длинной общей раковиной-водосборником под ними, а так же два напольных поддона для мытья ног.

— Тамара! Перебирайтесь сюда, а мы дальше пошли.

Вестибюль сиротского дома представлял собой большой двусветный прямоугольник c большой купеческой люстрой в середине потолка и многочисленными дверями, большинство из которых, по счастью, имели обозначающие таблички.

— Медсанчась, Канцелярия, Пионерская, Дезинсекционная...— Гошнаг читала надписи и дёргала за дверные ручки — всё было закрыто.

— Зиси... дизи... — это что? — Ведява настороженно рассматривала табличку, держась за ручку кабинета.

— Если по-простому, то вошебойка.

— Равдже пре куй! — Мокша отдёрнула руку и перебежала другую сторону вестибюля к распашной двери с надписью «Столовая» и принюхалась. — Щи щавелевые с яйцом на куриных хребтах и вытопленной коже, сазаньи котлеты с макаронами и компот с вишней. Неплохо кормят ребят, смотри-ка...

Гошка тем временем дошла до дальнего торца вестибюля, постучала в располагающуюся посередине дверь заведующей и махнула рукой, подзывая остальных.

— Позакрыто всё, а у бабки только два ключа, от парадного и чёрного ходов. Какие будут предложения?

— Давайте разделимся. Мы с Шаханом наверх по одной лестнице, ты с Ведявой — по другой, Виктор с Васей парадную дверь запрут и с чёрного хода попробуют зайти, — Тамара приложила ухо к двери. — Тихо как в гробу.

— Не накликай! — Ведява отодвинула грузинку и наклонилась к скважине замка.

— Не думаю, что нам надо разделяться. Кто-то из вас здесь был раньше? — лётчик задумчиво шарил по карманам своей чёрной кожаной куртки.

— Я только мимо проезжала и проходила. Сзади и не была, даже не знаю, где там дверь и куда она ведёт, — ответила Талько.

— Был и не раз. Задняя дверь чуть правее середины, если с улицы смотреть, но не заходил в неё, мне всё со стороны вестибюля показывали. В обоих крыльях спальни, на втором этаже младшие дети, на первом — старшие. Слева мальчики, справа девочки, если ничего не поменялось за пару месяцев. Здесь же не только детский дом, а в большей части областной приёмник-распределитель. Земля наша, здание наше, кадры хоть и неказистые пока, но тоже наши, а подчиняется Краснодару. Государство им деньги бюджетные выделяет, нам только по шапке и достаётся, случись чего. Уж я бьюсь, бьюсь...

— Перестаньте причитать, мы имеем то, что имеем сейчас. Разделяться смысла нет, мы друг друга дольше искать будем, — в голосе Виктора прозвучали недовольные нотки. — Ведява, кажется, след взяла.

— Только безносый может не учуять, это же духи Красный мак, слышите, как Китаем пахнет?

— Приятно пахнет, ванилью и ещё чем-то... — принюхалась Гошка. — Только мы в Китае не были, а я из всего китайского лишь ходю в нашей школе нюхала, да и то издалека. Ничего общего. Можно подумать, Ведява, ты из Китая прям не вылезаешь!

— Не вылезаю. Потому что и не залезала ни разу. Мамина сестра ещё до революции в Москве на Новой заре работала, тогда ещё фабрика Брокаров была, потом мыловаренный комбинат номер пять и трест Жиркость. Не слыхали про Жиркость? А про мыло Тэжэ? Так это и есть Трест Жиркость. Я к тётке ездила устраиваться, когда разруха началась, месяц проработала, и комнату свою предлагали на Мурашкином переулке, и жалованье хорошее... Только не могу я в городе жить, сразу болеть начала. Знак мне свыше был подан, наверно, в село вернулась — и как рукой сняло. Тут заведующая ваша, за этой дверью, — Ведява указала на правую от входа дверь.

— Так и было. Старшие девочки здесь размещались. Как бы её открыть ещё, — Хакурате собрался было стучать кулаком, но военлёт перехватил его руку.

— С ума сошли? Детей всех перепугаете, как хлынут со всех сторон с воспитателями и нянечками, такой вой поднимут! В двадцатом веке живём всё-таки, — Виктор Аполлинарьевич вынул из-под куртки продолговатый замшевый чехол с тесёмками, а уже из него подобие большого перочинного ножа с множеством лезвий, отвёрток и пластинок разной толщины и формы.

Гошка, охочая до всяких технических приспособлений, тут же потянула свои руки к занятному предмету, но...

— Кыш, сорока! Потом наиграешься, шпильку у дам попроси и посвети мне, — Виктор внимательно рассмотрел личинку английского замка и выбрал среди лезвий подобие тонкого плоского шила. Отогнув самый кончик шпильки, лётчик засунул её в паз, а снизу подпёр шпильку шилом. — Абракадабра, сим сала бим, тыква превращается в прекрасную карету! — авиатор протянул хитроумный нож девушке, достал маузер, взвёл курок и распластался перед дверью.

— Отойти всем от створа, оружие наизготовку! — Виктор, лёжа на полу, свободной рукой отворил створку.

Перед ним открывался длинный широкий коридор, тускло освещённый единственной лампой на стене. Никаких засек, пулемётных гнёзд и других фортификационных сооружений. По правую руку виднелось семь дверей, ещё две виднелись в противоположном торце коридора. На одном из мягких топчанов дремал толстый кот, даже не соизволивший открыть глаза и лениво повернувший ухо на звук.

— По-моему, у кого-то разыгралось воображение, не буду показывать пальцем, — Виктор поднялся и с улыбкой щелкнул Гошке по козырьку кепки. — Тишина и покой. Ведява, твой выход!

— А сколько всего детей в приюте? — Тамара обратилась к Хакурате.

— Именно сегодня даже примерно не скажу, мне отчётность не приносят текущую, раз в месяц только накладные на продукты подписываю и два раза в год — счета за ремонт, уголь и электричество. С проверкой так же получается. Беспризорники волнами прибывают со всей страны. Летом к морю бегут, зимой просто тепло и стол ищут. С каждым годом всё меньше неучтённых, советская власть работает всё-таки. По санитарным нормам до двухсот человек принять можем, но столько в первые годы к зиме набивалось, сейчас и половины не будет наверно. Ребята Луначарского из Наркомпросвета уже глаз на здание положили, хотят опять училище сделать. На дворе середина июня — большинство детей и вовсе на дачах летних, так что мало их здесь. Идёмте, Ведява зовёт всех.

Мокша стояла между двух торцевых дверей в конце коридора и прижимала палец к губам. Гошнаг одними глазами задала вопрос: «Где?» и достала из кармана начавший там приживаться универсальный нож лётчика. Ведява опустила руку вниз и двумя пальцами показала шагающего туда-сюда человека, а потом оттопырила указательный палец — мол один или одна.

Талько кивнула, по очереди приложила ухо к левому и правому полотну, и пожала плечами.

За горами, за лісами горами,
Стоїть бочка з пирогами
Раз, два, три —
То жмурити будеш ти!

Выбор пал на правую дверь. Гошка присела к скважине с инструментом, а Мондзолевский, обречённо вздохнув, стал подсвечивать фонариком. Неожиданно дверь распахнулась, массивная дубовая ручка въехала прямо в лоб начинающей шниферше, отчего та перевернулась через голову, выронив и нож, и заколку.

Компания ощетинилась стволами пистолетов, но в проёме показалась женская фигура и прозвучал довольно приятный голос : «Ну наконец-то! Проходите в апартаменты, я со света в темноту плохо вижу», — женщина сделала рукой приглашающий жест и отступила обратно в комнату.

— Тамара, Виктор, заходите, осматриваетесь, кивайте головами. Ведява, дядя Шахан, оставайтесь у двери, контролируйте коридор. Кто эта женщина, товарищ Хакурате?

— Директриса и есть. Сацкая Зинаида... э-э-э... Павловна, кажется. В обкоме её за глаза дразнят «у Зинки трусы без резинки», ну и ещё в том же духе, вы понимаете. Осторожнее с ней, зрачки видели? И слова растягивает. Под марафетом она, как бывший фельдшер ручаюсь. Может, нам с вами тоже пойти?

— Она же вас знает, вы что, не видите, как нас за других приняла? И её состояние только нам на пользу. Лучше стойте здесь и смотрите, чтобы не убежала.

Гошка поправила клоунский нос, потёрла шишку на лбу, натянула поглубже кепку, поморщившись от боли, и шагнула в комнату.

Зинаида Павловна как раз усаживалась за большой дубовый письменный стол, на котором горела керосиновая лампа под самодельной кованой подставкой. Рядом, на скатёрке с вышитыми кривобокими петухами с выпученными, как будто они тужатся снестись гусиными яйцами, глазами и украшенной гигантским штампом «Кубдетдом № 4», стояли большая казённая миска с полудюжиной рыбных котлет, тремя плохо очищенными яйцами и двумя горстями местной мелкой, но сладкой вишни.

На подставке из пластинок самшита небольшой никелированный чайник сиял боками, отражая свет потолочной лампы с хрустальными подвесками.

Вид самой Зинаиды Сацкой не очень соответствовал плебейскому убранству стола и сам был далеко не монолитным образом. Комиссарская кожанка, алая косынка на плохо высветленных пергидролем кудрях, золотые цыганские массивные серьги, солдатская выбеленная гимнастёрка, пикантно расстёгнутая чуть ли не наполовину пуговиц и открывающая обзор на красный же кружевной бюстгальтер, с подбитыми китовым усом чашками на уже начавшей терять форму большой белой груди. Всё это дополнялось короткой шёлковой белой нижней юбкой, белыми ажурными чулками на поясе и белыми лаковыми туфлями на довольно высоком и тонком каблуке.

Если бы судить только по безукоризненным точёным ногам, хозяйке детдома можно было дать никак не больше тридцати, но складки лица, шишкастые паучьи пальцы рук и пробивающаяся через толстый слой пудры щетина подсказывали, что Сацкой глубоко за сорок.

Обстановка комнаты соответствовала эклектичному стилю заведующей. Кроме массивного стола и родственного ему одежного шкафа, на сорока метрах находилось четыре убогих табурета, выкрашенных в грязно-синий цвет, и четыре попарно сдвинутых незастеленных кровати с рулонами матрасов и постельного белья. К каждой паре спальных мест прилагались колченогие тумбочки с трёхсвечными канделябрами на них и с закрытыми на ключ дверцами. Гошка их незаметно подёргала, пользуясь тем, что Виктор и Тамара заслоняли обзор директриссе. Зато на полу, во всю площадь, лежали толстые восточные ковры ручной работы, на каждый из которых в новом состоянии можно было выменять доброго коня с упряжью или пяток удойных коров. От внимательного взгляда Талько не ускользнуло то, что двери в кабинет были двойные, то есть тамбурные, а в помещении не было ни одного окна, хотя на боковой фасад их выходило штук шесть — их она видела, подъезжая к зданию бывшей гимназии. Ещё одна дверь похожего фасона располагалась за спиной усевшейся в простенькое кресло Зинаиды Павловны.

Стены были обтянуты плотным, похожим на шинельное, сукном, и только Горький с Луначарским, улыбающиеся с фотографии в рамке, хоть как-то увязывали помещение с просветительской деятельностью. Особенно неприятным был воздух апартамента. К обильному, но ещё терпимому аромату концентрированных духов Кремль, примешивался запах отвратительный мертвечины. Гошка совсем недавно слышала такой, когда под досками пола в школьном классе разлагалась тушка большой крысы, сдохшей от отравленной приманки.

Стараясь побыстрее покинуть помещение, Талько выбрала табурет показистее, отодвинула в разные стороны Тамару с Виктором и уселась за стол напротив Сацкой, отметив, что оба запаха усилились.

— Привезли? — Зинаида подняла на визитёршу глаза, в которых чёрные колодцы зрачков оставили от радужных оболочек только тонкие серые ободки. Её нисколько не смутил вид сидящего перед ней человека неизвестного пола в кепке, усах и дурацких роговых очках без стёкол на большом красном носу. Можно было подумать, что такие посетители появлялись здесь по нескольку раз на дню.

— Смотря что, — Гошнаг оставила место для своих манеров.

— Что договаривались. Порошок, что же ещё. Второй день на этой дрисне сижу, недолго и в жёлтый дом попасть. Пётр Иванович ещё за близняшек не расплатился, — костлявые пальцы застучали по столешнице, как будто Сацкая играла на невидимом детском игрушечным пианино.

— Девочка где?

— Где, где... Курочка в гнезде, а яичко сама знаешь где, — высокий голос Гошки позволил заведующей частично сориентироваться. — Как хотите, а без порошка разговора не будет.

— Хорошо, так и передам Петру, что ты сорвала обмен. У него сейчас и так трудности, местные милиционеры повязали Ибрагима в трактире Тульского. Прихватили ржавое и марафет. В горах то ли застрелили, то ли взорвали Ащеулова с подельниками, туда большевики армейские соединения утром выдвинут, конницу с артиллерией. Учитель с семьёй пропал, лабинские в панике. Пётр Иванович схватил, что под рукой было, и меня к тебе за девочкой отправил, а ты тут кочевряжишься как вошь на гребешке. Булатов завтра заедет, на крайняк — послезавтра, в пятницу, тогда и рассчитаетесь, я ваших дел не знаю. У меня турчанка вот на шее сидит, девку вашу утром на границе не дождалась. Нажалуется ещё своим султанам-визирям, сама поедешь своей потёртой шкурой отрабатывать, ты Петра знаешь, он своего не упустит. Ты давно с ним спишь? — Талько била о площадям, умышленно сплетая правду с ложью, запутывая и так находящуюся в изменённом состоянии сознания Сацкую, а после резко сменила тему, не давая собеседнице сосредоточить своё внимание на конкретике разговора.

— С десятого года. Я была солисткой в Одесском театре миниатюр или кабаре, как нас начали уже называть, а Петенька... Пётр Иванович тогда два года как закончил юнкерское училище в Иркутске, а в Одессу прибыл, конвоируя какого-то революционера, — Зинаида Павловна налила в эмалированную кружку из чайника, выдохнула и выпила содержимое, запрокинув голову и двигая петушиным кадыком. По комнате разлилась волна густого запаха мертвечины, и Гошнаг, схватив чайничек, сняла с него крышку и поднесла содержимое под свет люстры.

Тамара и Виктор тоже заглянули в чайник, преодолевая любопытством отвращение. В горячей коричневатой жидкости плавало несколько белёсых кусочков, напоминающих кружочки толстого корня петрушки.

— Носы убирайте, это мандрагора. У меня мама травница, показывала мне это растение в горах и рассказывала много. Даже она, со своими знаниями и опытом, избегает с ней работать, говорила, что результат очевидный, но непредсказуемый, в Иране только насасслалары её не боятся. Сами смотрите, что с Зинкой творится.

Творилась, и правда, какая-то чертовщина.

Ещё пару минут назад бледное лицо директрисы пошло красными пятнами, ноздри расширились, груди в распахнутой гимнастёрке часто вздымались, норовя вырваться из атласных кружев. Одна рука скользнула под юбку, пальцы второй перескакивали с соска на сосок, крепко сжимая их под тканью, зубы прикусили нижнюю губу до крови. Ещё через минуту по телу Сацкой пробежала судорога, и бывшая солистка кабаре со стоном откинулась на спинку кресла.

— Вот это был интересный номер, — хмыкнул Виктор Аполлинарьевич, подкручивая вверх усы, — она живая хоть?

— Пока да, но сердце у неё совсем плохое. Сейчас она ещё под силой мандрагоры, но через несколько минут её начнёт отпускать, и тогда запросто отойти может. Корень пастыря времени как бы даёт взаймы человеку огромную энергию, но обратно забирает гораздо бо́льшую, — Гошка убрала свою руку от запястья Зины, стараясь не касаться её пальцев.

Первые же слова, произнесённые заведующей чуть слышным голосом, подтвердили правоту Талько.

— Неси марафет скорее, я отдам девочку, она в полном порядке, на втором этаже. Попудрю носик и сразу пойдём, обещаю...

— Сейчас сбегаю мигом, давай ключи пока, мои помощники за ней сами поднимутся, отдохни пока.

— Там нет ключей... Беги быстрее, мне совсем плохо...

Гошка плюнула на ковёр с досады, и со всех ног понеслась по тёмному коридору.

CREATIVE MARKET
Авторы
Блоги
Литпоток

Пройдена первичная проверка на соответствие законодательству.
Креатив принят редакцией к рассмотрению.
Публикация размещена на сайте.

av194557
Альбертыч
14.03.25 в 10:30
Проза
Роман
ПАСХА — 53. Реинкарнация 25

— Чаво вы тут фулюганичаити? Чичас милицию позову, шляются тут ряженые всякие на ночь глядя! — пожилая санитарка в замызганном рабочем халате и в подобии тюрбана из вафельного полотенца на голове стояла в дверях со шваброй наперевес и так дышала свежим перегаром, что даже стоящие чуть в стороне остальные члены экспедиции скривили лица.

— Из ржаного хлеба брага, небось сахар и хлеб у детей крадут, сволочи, — негромко, но отчётливо проговорила Ведява, повертев носом.

— Откуда такие познания? — поинтересовался стоящий рядом лётчик, обмахивающийся раструбом промасленной краги.

— Поработай с мужиками с моё, у меня нюх гораздее, чем у любой собаки. Стоит одному мокрогорлому в поле выпить, так я на соседнем гектаре учую, что и сколько. Так-то я и сама не против, но только после работы и чтобы стол был накрыт, а эта старая жаба земляная подмышкой небось занюхивает, Красной Москвой не хуже браги несёт. Подойдёмте поближе, как бы чего не вышло.

— Не думаю, что Гошнаг себя обиду даст.

— О ней я как раз меньше всего переживаю, — Ведява буквально переставила Виктора Аполлинарьевича в сторонку.

— Бабуля, позовите заведующую, пожалуйста! — вежливо попросил Хакурате и полез в портфель за листом бумаги для расписки.

— Кобылья трещина тебе бабуля! Прикатился хер с горы, заведующую ему вынь да положь!

— Вы знаете хоть, с кем разговариваете? Между прочим, я...

— Зря стараетесь, Шахан Умарович, надо быть ближе к народу и к его чаяниям. Просящему у тебя — дай.

Гошка ловно поднырнула под рукоятку швабры и резко выпрямилась, выставив вверх плечо. Оставшиеся у санитарки зубы клацнули, пасть захлопнулась, и она, закатив глаза, стала молча валиться вперёд. Талько вывернулась из-под массивной туши, успела выдернуть швабру из ослабленных рук санитарки, и та рухнула прямо на зазевавшегося Хакурате, повалив его на пол вместе с портфелем, как большую усатую кеглю.

— Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Пока всё канонично, только помогите мне эту лошадь от товарища председателя отлепить, мало ли кто увидит и сделает неправильные выводы.

— Откуда такие познания в Священном Писании? Нагорная проповедь, евангелие от Луки как-то не вяжутся с твоими социальными идеалами. Блаженны кроткие ведь, ибо они наследует землю? — Виктор вместе с Тамарой привалил всё ещё неочухашуюся грымзу к стене.

Изо рта нянечки обильно текла кровь, видимо, та откусила себе кончик языка. Гошнаг оглянулась на Хакурате, которого Ведява отряхивала, подняв с пола на ноги.

— Да что за день-то такой сегодня? Теперь этот весь вымазался, только в крови. Снимайте быстро гимнастёрку, дядя Шахан, дети увидят и все казённые матрасы обсикают со страха. Василий, принеси быстро из повозки кафтан, товарищу областному большевистскому вампиру переодеться надо, а я пока число кротких приращу.

Гошка размотала тюрбан из вафельного полотенца, достала из рукава штык, распорола ткань на две части. Одну протянула Хакурате, а вторую засунула в рот бабке, начавшей подавать признаки жизни. Далее пришло время завоёванного в бою трофея. Талько пропустила рукоятку швабры насквозь через рукава халата нянечки и начала трепать той уши, пока не открылись мутные глаза.

— Сиди на жопе ровно и тихо, иначе я вернусь снова. Кивни, если поняла. Молодец. Ключи от комнат где? Чего мычишь? А, извини. В кармане? Я сама достану, не телепайся. Тут только два. От муму и от мумуму? Главный вход и со двора? Спасибо, разговорчивая. Василий, запри дверь и оставайся здесь, будешь спины наши прикрывать. Как-как, сядь и посрак, ты же в камере устав караульной службы изучал. Полезет кто — стреляй сначала в воздух, потом в злодеев. Ведява и Виктор со мной, Тамара помогает дяде Шахану оттереться и переодеться. Интересно, вода здесь есть, а то они до утра так и будут насухую жмыхаться.

Ведява вытянула одну руку ладонью вперёд, сделала полный оборот и указала на дверь за длинной доской с крючками, на которых висела нехитрая детская одежонка. Гошнаг толкнула дверь и щёлкнула носиком выключателя. Перед ней открылся ряд из шести настенных рукомойников с длинной общей раковиной-водосборником под ними, а так же два напольных поддона для мытья ног.

— Тамара! Перебирайтесь сюда, а мы дальше пошли.

Вестибюль сиротского дома представлял собой большой двусветный прямоугольник c большой купеческой люстрой в середине потолка и многочисленными дверями, большинство из которых, по счастью, имели обозначающие таблички.

— Медсанчась, Канцелярия, Пионерская, Дезинсекционная...— Гошнаг читала надписи и дёргала за дверные ручки — всё было закрыто.

— Зиси... дизи... — это что? — Ведява настороженно рассматривала табличку, держась за ручку кабинета.

— Если по-простому, то вошебойка.

— Равдже пре куй! — Мокша отдёрнула руку и перебежала другую сторону вестибюля к распашной двери с надписью «Столовая» и принюхалась. — Щи щавелевые с яйцом на куриных хребтах и вытопленной коже, сазаньи котлеты с макаронами и компот с вишней. Неплохо кормят ребят, смотри-ка...

Гошка тем временем дошла до дальнего торца вестибюля, постучала в располагающуюся посередине дверь заведующей и махнула рукой, подзывая остальных.

— Позакрыто всё, а у бабки только два ключа, от парадного и чёрного ходов. Какие будут предложения?

— Давайте разделимся. Мы с Шаханом наверх по одной лестнице, ты с Ведявой — по другой, Виктор с Васей парадную дверь запрут и с чёрного хода попробуют зайти, — Тамара приложила ухо к двери. — Тихо как в гробу.

— Не накликай! — Ведява отодвинула грузинку и наклонилась к скважине замка.

— Не думаю, что нам надо разделяться. Кто-то из вас здесь был раньше? — лётчик задумчиво шарил по карманам своей чёрной кожаной куртки.

— Я только мимо проезжала и проходила. Сзади и не была, даже не знаю, где там дверь и куда она ведёт, — ответила Талько.

— Был и не раз. Задняя дверь чуть правее середины, если с улицы смотреть, но не заходил в неё, мне всё со стороны вестибюля показывали. В обоих крыльях спальни, на втором этаже младшие дети, на первом — старшие. Слева мальчики, справа девочки, если ничего не поменялось за пару месяцев. Здесь же не только детский дом, а в большей части областной приёмник-распределитель. Земля наша, здание наше, кадры хоть и неказистые пока, но тоже наши, а подчиняется Краснодару. Государство им деньги бюджетные выделяет, нам только по шапке и достаётся, случись чего. Уж я бьюсь, бьюсь...

— Перестаньте причитать, мы имеем то, что имеем сейчас. Разделяться смысла нет, мы друг друга дольше искать будем, — в голосе Виктора прозвучали недовольные нотки. — Ведява, кажется, след взяла.

— Только безносый может не учуять, это же духи Красный мак, слышите, как Китаем пахнет?

— Приятно пахнет, ванилью и ещё чем-то... — принюхалась Гошка. — Только мы в Китае не были, а я из всего китайского лишь ходю в нашей школе нюхала, да и то издалека. Ничего общего. Можно подумать, Ведява, ты из Китая прям не вылезаешь!

— Не вылезаю. Потому что и не залезала ни разу. Мамина сестра ещё до революции в Москве на Новой заре работала, тогда ещё фабрика Брокаров была, потом мыловаренный комбинат номер пять и трест Жиркость. Не слыхали про Жиркость? А про мыло Тэжэ? Так это и есть Трест Жиркость. Я к тётке ездила устраиваться, когда разруха началась, месяц проработала, и комнату свою предлагали на Мурашкином переулке, и жалованье хорошее... Только не могу я в городе жить, сразу болеть начала. Знак мне свыше был подан, наверно, в село вернулась — и как рукой сняло. Тут заведующая ваша, за этой дверью, — Ведява указала на правую от входа дверь.

— Так и было. Старшие девочки здесь размещались. Как бы её открыть ещё, — Хакурате собрался было стучать кулаком, но военлёт перехватил его руку.

— С ума сошли? Детей всех перепугаете, как хлынут со всех сторон с воспитателями и нянечками, такой вой поднимут! В двадцатом веке живём всё-таки, — Виктор Аполлинарьевич вынул из-под куртки продолговатый замшевый чехол с тесёмками, а уже из него подобие большого перочинного ножа с множеством лезвий, отвёрток и пластинок разной толщины и формы.

Гошка, охочая до всяких технических приспособлений, тут же потянула свои руки к занятному предмету, но...

— Кыш, сорока! Потом наиграешься, шпильку у дам попроси и посвети мне, — Виктор внимательно рассмотрел личинку английского замка и выбрал среди лезвий подобие тонкого плоского шила. Отогнув самый кончик шпильки, лётчик засунул её в паз, а снизу подпёр шпильку шилом. — Абракадабра, сим сала бим, тыква превращается в прекрасную карету! — авиатор протянул хитроумный нож девушке, достал маузер, взвёл курок и распластался перед дверью.

— Отойти всем от створа, оружие наизготовку! — Виктор, лёжа на полу, свободной рукой отворил створку.

Перед ним открывался длинный широкий коридор, тускло освещённый единственной лампой на стене. Никаких засек, пулемётных гнёзд и других фортификационных сооружений. По правую руку виднелось семь дверей, ещё две виднелись в противоположном торце коридора. На одном из мягких топчанов дремал толстый кот, даже не соизволивший открыть глаза и лениво повернувший ухо на звук.

— По-моему, у кого-то разыгралось воображение, не буду показывать пальцем, — Виктор поднялся и с улыбкой щелкнул Гошке по козырьку кепки. — Тишина и покой. Ведява, твой выход!

— А сколько всего детей в приюте? — Тамара обратилась к Хакурате.

— Именно сегодня даже примерно не скажу, мне отчётность не приносят текущую, раз в месяц только накладные на продукты подписываю и два раза в год — счета за ремонт, уголь и электричество. С проверкой так же получается. Беспризорники волнами прибывают со всей страны. Летом к морю бегут, зимой просто тепло и стол ищут. С каждым годом всё меньше неучтённых, советская власть работает всё-таки. По санитарным нормам до двухсот человек принять можем, но столько в первые годы к зиме набивалось, сейчас и половины не будет наверно. Ребята Луначарского из Наркомпросвета уже глаз на здание положили, хотят опять училище сделать. На дворе середина июня — большинство детей и вовсе на дачах летних, так что мало их здесь. Идёмте, Ведява зовёт всех.

Мокша стояла между двух торцевых дверей в конце коридора и прижимала палец к губам. Гошнаг одними глазами задала вопрос: «Где?» и достала из кармана начавший там приживаться универсальный нож лётчика. Ведява опустила руку вниз и двумя пальцами показала шагающего туда-сюда человека, а потом оттопырила указательный палец — мол один или одна.

Талько кивнула, по очереди приложила ухо к левому и правому полотну, и пожала плечами.

За горами, за лісами горами,
Стоїть бочка з пирогами
Раз, два, три —
То жмурити будеш ти!

Выбор пал на правую дверь. Гошка присела к скважине с инструментом, а Мондзолевский, обречённо вздохнув, стал подсвечивать фонариком. Неожиданно дверь распахнулась, массивная дубовая ручка въехала прямо в лоб начинающей шниферше, отчего та перевернулась через голову, выронив и нож, и заколку.

Компания ощетинилась стволами пистолетов, но в проёме показалась женская фигура и прозвучал довольно приятный голос : «Ну наконец-то! Проходите в апартаменты, я со света в темноту плохо вижу», — женщина сделала рукой приглашающий жест и отступила обратно в комнату.

— Тамара, Виктор, заходите, осматриваетесь, кивайте головами. Ведява, дядя Шахан, оставайтесь у двери, контролируйте коридор. Кто эта женщина, товарищ Хакурате?

— Директриса и есть. Сацкая Зинаида... э-э-э... Павловна, кажется. В обкоме её за глаза дразнят «у Зинки трусы без резинки», ну и ещё в том же духе, вы понимаете. Осторожнее с ней, зрачки видели? И слова растягивает. Под марафетом она, как бывший фельдшер ручаюсь. Может, нам с вами тоже пойти?

— Она же вас знает, вы что, не видите, как нас за других приняла? И её состояние только нам на пользу. Лучше стойте здесь и смотрите, чтобы не убежала.

Гошка поправила клоунский нос, потёрла шишку на лбу, натянула поглубже кепку, поморщившись от боли, и шагнула в комнату.

Зинаида Павловна как раз усаживалась за большой дубовый письменный стол, на котором горела керосиновая лампа под самодельной кованой подставкой. Рядом, на скатёрке с вышитыми кривобокими петухами с выпученными, как будто они тужатся снестись гусиными яйцами, глазами и украшенной гигантским штампом «Кубдетдом № 4», стояли большая казённая миска с полудюжиной рыбных котлет, тремя плохо очищенными яйцами и двумя горстями местной мелкой, но сладкой вишни.

На подставке из пластинок самшита небольшой никелированный чайник сиял боками, отражая свет потолочной лампы с хрустальными подвесками.

Вид самой Зинаиды Сацкой не очень соответствовал плебейскому убранству стола и сам был далеко не монолитным образом. Комиссарская кожанка, алая косынка на плохо высветленных пергидролем кудрях, золотые цыганские массивные серьги, солдатская выбеленная гимнастёрка, пикантно расстёгнутая чуть ли не наполовину пуговиц и открывающая обзор на красный же кружевной бюстгальтер, с подбитыми китовым усом чашками на уже начавшей терять форму большой белой груди. Всё это дополнялось короткой шёлковой белой нижней юбкой, белыми ажурными чулками на поясе и белыми лаковыми туфлями на довольно высоком и тонком каблуке.

Если бы судить только по безукоризненным точёным ногам, хозяйке детдома можно было дать никак не больше тридцати, но складки лица, шишкастые паучьи пальцы рук и пробивающаяся через толстый слой пудры щетина подсказывали, что Сацкой глубоко за сорок.

Обстановка комнаты соответствовала эклектичному стилю заведующей. Кроме массивного стола и родственного ему одежного шкафа, на сорока метрах находилось четыре убогих табурета, выкрашенных в грязно-синий цвет, и четыре попарно сдвинутых незастеленных кровати с рулонами матрасов и постельного белья. К каждой паре спальных мест прилагались колченогие тумбочки с трёхсвечными канделябрами на них и с закрытыми на ключ дверцами. Гошка их незаметно подёргала, пользуясь тем, что Виктор и Тамара заслоняли обзор директриссе. Зато на полу, во всю площадь, лежали толстые восточные ковры ручной работы, на каждый из которых в новом состоянии можно было выменять доброго коня с упряжью или пяток удойных коров. От внимательного взгляда Талько не ускользнуло то, что двери в кабинет были двойные, то есть тамбурные, а в помещении не было ни одного окна, хотя на боковой фасад их выходило штук шесть — их она видела, подъезжая к зданию бывшей гимназии. Ещё одна дверь похожего фасона располагалась за спиной усевшейся в простенькое кресло Зинаиды Павловны.

Стены были обтянуты плотным, похожим на шинельное, сукном, и только Горький с Луначарским, улыбающиеся с фотографии в рамке, хоть как-то увязывали помещение с просветительской деятельностью. Особенно неприятным был воздух апартамента. К обильному, но ещё терпимому аромату концентрированных духов Кремль, примешивался запах отвратительный мертвечины. Гошка совсем недавно слышала такой, когда под досками пола в школьном классе разлагалась тушка большой крысы, сдохшей от отравленной приманки.

Стараясь побыстрее покинуть помещение, Талько выбрала табурет показистее, отодвинула в разные стороны Тамару с Виктором и уселась за стол напротив Сацкой, отметив, что оба запаха усилились.

— Привезли? — Зинаида подняла на визитёршу глаза, в которых чёрные колодцы зрачков оставили от радужных оболочек только тонкие серые ободки. Её нисколько не смутил вид сидящего перед ней человека неизвестного пола в кепке, усах и дурацких роговых очках без стёкол на большом красном носу. Можно было подумать, что такие посетители появлялись здесь по нескольку раз на дню.

— Смотря что, — Гошнаг оставила место для своих манеров.

— Что договаривались. Порошок, что же ещё. Второй день на этой дрисне сижу, недолго и в жёлтый дом попасть. Пётр Иванович ещё за близняшек не расплатился, — костлявые пальцы застучали по столешнице, как будто Сацкая играла на невидимом детском игрушечным пианино.

— Девочка где?

— Где, где... Курочка в гнезде, а яичко сама знаешь где, — высокий голос Гошки позволил заведующей частично сориентироваться. — Как хотите, а без порошка разговора не будет.

— Хорошо, так и передам Петру, что ты сорвала обмен. У него сейчас и так трудности, местные милиционеры повязали Ибрагима в трактире Тульского. Прихватили ржавое и марафет. В горах то ли застрелили, то ли взорвали Ащеулова с подельниками, туда большевики армейские соединения утром выдвинут, конницу с артиллерией. Учитель с семьёй пропал, лабинские в панике. Пётр Иванович схватил, что под рукой было, и меня к тебе за девочкой отправил, а ты тут кочевряжишься как вошь на гребешке. Булатов завтра заедет, на крайняк — послезавтра, в пятницу, тогда и рассчитаетесь, я ваших дел не знаю. У меня турчанка вот на шее сидит, девку вашу утром на границе не дождалась. Нажалуется ещё своим султанам-визирям, сама поедешь своей потёртой шкурой отрабатывать, ты Петра знаешь, он своего не упустит. Ты давно с ним спишь? — Талько била о площадям, умышленно сплетая правду с ложью, запутывая и так находящуюся в изменённом состоянии сознания Сацкую, а после резко сменила тему, не давая собеседнице сосредоточить своё внимание на конкретике разговора.

— С десятого года. Я была солисткой в Одесском театре миниатюр или кабаре, как нас начали уже называть, а Петенька... Пётр Иванович тогда два года как закончил юнкерское училище в Иркутске, а в Одессу прибыл, конвоируя какого-то революционера, — Зинаида Павловна налила в эмалированную кружку из чайника, выдохнула и выпила содержимое, запрокинув голову и двигая петушиным кадыком. По комнате разлилась волна густого запаха мертвечины, и Гошнаг, схватив чайничек, сняла с него крышку и поднесла содержимое под свет люстры.

Тамара и Виктор тоже заглянули в чайник, преодолевая любопытством отвращение. В горячей коричневатой жидкости плавало несколько белёсых кусочков, напоминающих кружочки толстого корня петрушки.

— Носы убирайте, это мандрагора. У меня мама травница, показывала мне это растение в горах и рассказывала много. Даже она, со своими знаниями и опытом, избегает с ней работать, говорила, что результат очевидный, но непредсказуемый, в Иране только насасслалары её не боятся. Сами смотрите, что с Зинкой творится.

Творилась, и правда, какая-то чертовщина.

Ещё пару минут назад бледное лицо директрисы пошло красными пятнами, ноздри расширились, груди в распахнутой гимнастёрке часто вздымались, норовя вырваться из атласных кружев. Одна рука скользнула под юбку, пальцы второй перескакивали с соска на сосок, крепко сжимая их под тканью, зубы прикусили нижнюю губу до крови. Ещё через минуту по телу Сацкой пробежала судорога, и бывшая солистка кабаре со стоном откинулась на спинку кресла.

— Вот это был интересный номер, — хмыкнул Виктор Аполлинарьевич, подкручивая вверх усы, — она живая хоть?

— Пока да, но сердце у неё совсем плохое. Сейчас она ещё под силой мандрагоры, но через несколько минут её начнёт отпускать, и тогда запросто отойти может. Корень пастыря времени как бы даёт взаймы человеку огромную энергию, но обратно забирает гораздо бо́льшую, — Гошка убрала свою руку от запястья Зины, стараясь не касаться её пальцев.

Первые же слова, произнесённые заведующей чуть слышным голосом, подтвердили правоту Талько.

— Неси марафет скорее, я отдам девочку, она в полном порядке, на втором этаже. Попудрю носик и сразу пойдём, обещаю...

— Сейчас сбегаю мигом, давай ключи пока, мои помощники за ней сами поднимутся, отдохни пока.

— Там нет ключей... Беги быстрее, мне совсем плохо...

Гошка плюнула на ковёр с досады, и со всех ног понеслась по тёмному коридору.

Брага на ржаных сухарях


Женские концентрированные духи Кремль


Кёльнская вода




Духи Красная Москва


Луначарский и Горький


Мандрагора — это не миф. На Кавказе и в Крыму её можно найти